Постигая науку Гёте - 3

                                           Крейг Холдридж

Часть III.  Занимаясь наукой Гете

  Одна из проблем, связанных с разговорами о занятиях наукой Гете, заключается в том, что суть находится в самом занятии. Вот почему я уделил, как может показаться, излишнее внимание конкретному примеру. Я завершу это эссе, отступив от примера и представив некоторые ключевые особенности гетевского подхода, как я его описал.

 

Подготовка основы — новое мышление

  Вся наука уходит своими корнями в человеческие вопросы и поиски понимания. Насколько я могу судить, большинство людей, которых привлекает подход Гете к науке, признают в нем способ понимания природы, который может вывести их за границы того, что сложилось как господствующая наука. В основе гетевского подхода лежит осознание того, что как ученый я должен развивать новые способности, чтобы в своей работе отдавать должное природе. Это не просто вопрос разработки новых инструментов или совершенствования интеллекта, но и разработки новых способов познания, которые могут осветить явления способами, которыми наука в значительной степени пренебрегала (или даже считала ненаучными).

  Из этого осознания возникает стремление развить мягкую чувствительность, которая не нарушает явления в процессе их познания. Это активный разговор, но я надеюсь, что в нем— как нечто само по себе — сможет раскрыться другое. Как пишет Гете, ученый стремится “найти меру для того, что он изучает, данные для суждения не в себе, а в сфере того, что он наблюдает” (Гете, 1792, в Миллере, 1995, стр. 11). Это отношение, которое предлагает Гете своим выражением “тонкий эмпиризм” и которое я описал выше с помощью метафоры разговора. Как своего рода глубинная интенциональность, намерение, оно пронизывает всю работу, которую человек выполняет, и растет как способность, чем больше он работает.

  Для такого склада ума на самом деле информировать каждую клеточку своей работы означает устранение многих препятствий — привычек ума, которые заставляют нас искать единичные причины, общие теории, редукционные объяснения. В конце концов, это означает, по словам Оуэна Барфилда, избавление от всех “остатков неразрешенного позитивизма” (в Sugarman, 1976, стр. 13-15). Это непростая задача, и она никогда не заканчивается. И все же стремление (и некоторый успех!) абсолютно необходимо, если мир хочет показать себя с новых сторон. В своем описании феноменологии как нового способа видения Эдмунд Гуссерль говорит от души ученого-Гете:

 

  То, что мы должны отбросить все прежние привычки мышления, увидеть и разрушить ментальные барьеры, которые эти привычки установили на горизонтах нашего мышления, и в полной интеллектуальной свободе приступить к решению тех подлинных философских проблем, которые все еще ожидают совершенно новой формулировки, которые открывают нам освобожденные горизонты со всех сторон, — это жесткие требования. И все же ничего меньшего не требуется. Что делает усвоение сущностной природы феноменологии, понимание особого значения ее формы исследования и ее связи со всеми другими науками столь необычайно трудным, так это то, что в дополнение ко всем прочим корректировкам необходим новый взгляд на вещи, который во всех отношениях контрастирует с естественным отношением опыта и мышления. Чтобы свободно двигаться по этому новому пути, никогда не возвращаясь к старым точкам зрения, научиться видеть то, что стоит перед нашими глазами, различать, описывать, требуется, кроме того, тщательное и кропотливое изучение. (Гуссерль, 1913/1962, стр. 39)

 

Практикуя гётевскую науку

  Загадка. Это начало любого расследования. Меня привлекает одно конкретное явление, и я хочу познакомиться с ним поближе. Я встретил нечто в этом мире, что является загадкой, которую я хочу разгадать. И поскольку у каждого человека разная биография — он несет в себе уникальный мир — и его привлекают разные особенности мира, существует бесконечное и прекрасное множество возможных вопросов и областей сосредоточения. У меня есть коллеги - физики, химики, экологи, ботаники и зоологи. Они не только исследуют разные области явлений, но и используют разные подходы, основанные на том, кем является каждый из них. Это не делает работу “субъективной”, а просто указывает на тот факт, что в любом научном начинании субъект как конкретное существо активно работает. И загадка, которая привлекает конкретного человека, является началом пути в мир, который специфичен, но которым можно поделиться с другими. (В конце концов, мы живем в одном мире.)

 

Войти в глубь  явления

  Это исследование - знакомство с явлениями. Как писал Гете в связи со своей работой в области оптики:

  Величайшие достижения приходят от тех, кто никогда не устает исследовать и разрабатывать все возможные аспекты и модификации каждого кусочка эмпирических данных, каждого опыта. (Гете, 1792; в Миллере, 1995, стр. 15)

  Вам действительно нужно познакомиться с явлениями, с которыми вы имеете дело, с как можно большего числа сторон. Если вы проводите эксперименты, то нужно методично изменять их, чтобы создать богатую картину. Речь идет не о доказательстве (или фальсификации) конкретной гипотезы (Рибе и Стейнле, 2002). Изучая живой организм, вы хотите получить многогранное представление о жизни организма и его отношении к окружающей среде. В этой работе вы делаете свои собственные наблюдения, но вы также взаимодействуете и используете работу других (что может повлечь за собой значительное разделение теории и интерпретации). Вот где развивается исследовательское сообщество. Как пишет Гете,

  То, что применимо во многих других человеческих предприятиях, справедливо и здесь [в науке]: интерес многих, сосредоточенный на простом вопросе, может привести к отличным результатам.... Я всегда находил совместную работу с другими настолько выгодной, что у меня есть все основания продолжать это делать. (Гете, 1792, в Миллере, стр. 12-13; перев. изменено CH)

  Поскольку явления бесконечны, эта работа также бесконечна. Я никогда не смогу получить “все факты”, но моя цель также не является энциклопедической совокупностью информации. Более того, я никогда не перестаю интересоваться тем, что эти явления — возможно, какие—то непритязательные, кажущиеся эзотерическими детали - могут рассказать мне о мире. В своей собственной работе я часто обнаруживаю, что мы недостаточно знаем о животном или растении, которое я изучаю. Я занимаюсь обширным поиском литературы и общаюсь с экспертами, обогащаюсь всем, что нахожу, но обычно у меня остается ощущение, что я хотел бы знать гораздо больше. Я также обнаруживаю, насколько сильно наука обременена теорией, когда небольшое количество фактов выстраивается так, чтобы, по-видимому, поддерживать великие идеи.

 

  Точное построение образа

  Знакомясь с этими явлениями, я усиливаю свой опыт за счет точного построения образа — точной чувственной имагинации Гете. Поначалу это может быть совершенно отдельным занятием от того, чтобы быть снаружи и наблюдать. Я отступаю от наблюдения и спокойно создаю точную внутреннюю картину того, что я пережил. Чем больше я этим занимаюсь, тем больше нахожу, что мое наблюдение и восприятие становятся динамичными и полными жизни. Я становлюсь активным, воспринимая, внутренне следуя формам, цветам, запахам или тонам, которые я наблюдаю. Я леплю фигуры, пока смотрю. Именно здесь вы замечаете, как построение образа как упражнение интегрируется в ваше конкретное взаимодействие с явлениями. Вы начинаете видеть более интенсивно.

  Эта работа помогает мне глубже проникнуть в феноменальный мир. Это также придает моему восприятию организма большую непрерывность. Взаимосвязь всех деталей внутри самого организма также становится взаимосвязанностью внутри меня.

  Я пришел к выводу, что эта деятельность точной чувственной имагинации является противоположным полюсом для построения теории в традиционной науке. В обоих случаях человек внутренне очень активен. Но в точной чувственной имагинации работа по построению образов — создание образов и превращение одного в другое — удерживает нас рядом с явлениями. Мы закрываем пробелы, которые возникают благодаря нашим дискретным наблюдениям, и в этом смысле выходим за рамки того, что дает нам восприятие, но все наше намерение состоит в том, чтобы воспринимать мир. При построении теории я создаю из себя картину или концепцию, которая в большей или меньшей степени соответствует явлениям. Часто, поскольку мы можем знать наши собственные мысли таким прозрачным способом, мы больше интересуемся теорией, чем тем, что теория должна объяснить. Тенденция к овеществлению концепций, которую Уайтхед назвал заблуждением неуместной конкретности, широко распространена в современной науке (Уайтхед, 1925/1967; особенно главы третья и четвертая). Теории, как правило, живут своей собственной жизнью, и мы можем начать видеть в вещах только теорию. Таким образом, теория может стать, по словам Гете, “смертельной общностью”. Построение конкретной картины оказывает катарсический эффект, переориентируя наше внимание на явления, одновременно растворяя труднодоступные идеи посредством ментального формирования и переделки.

 

Видеть Целое

  Это тот “шаг”, к которому мы готовились во всей остальной работе. Или, выражаясь точнее, это то, что может проявиться в ходе стремления человека познать явления. Как я уже говорил выше, это опыт видения объединяющих отношений, которые могут произойти, а могут и не произойти во время любого расследования. Когда это происходит, это наполняет вас величайшей радостью, и вы осознаете: “Теперь я знаю”. Мы можем использовать здесь слово "интуиция" до тех пор, пока мы не думаем о чем-то расплывчатом, а скорее о недискурсивной форме видения связей, сравнимой с опытом, который можно получить чисто в математическом понимании.

  На примере скунсовой капусты я показал, как вы можете увидеть водянистое качество, похожее на почку, в различных характеристиках растения. Его целостность проявляется через его части и его отношение к окружающей среде. Если вы представите себе этот способ познания, применяемый в более широком масштабе, вы придете к тому, о чем Гете пишет как об “архетипических явлениях” в своей работе “цвет”, или о "типе" (Typus) и архетипическом животном или растении (Urpflanze; Urtier) в своих биологических исследованиях. (Он также говорит об “энтелехии” или “идее”.) То, какой термин используется, гораздо менее важно, чем качество самого знания. Вот как он описывает весь процесс, блестяще сжатый в нескольких предложениях, который приводит к видению, выходящему за рамки эмпирического наблюдения, но полностью основанному на нем:

  Если я посмотрю на созданный объект, поинтересуюсь его созданием и прослежу этот процесс, насколько смогу, я найду ряд шагов. Поскольку на самом деле они не видны мне вместе, я должен визуализировать их в своей памяти, чтобы они образовали некое идеальное целое.

 Сначала я буду склонен мыслить в терминах шагов, но природа не оставляет пробелов, и поэтому, в конце концов, мне придется увидеть этот процесс непрерывной деятельности в целом. Я могу сделать это, растворив частность, не разрушая впечатления....

  Если мы представим себе результат этих попыток, мы увидим, что эмпирическое наблюдение наконец прекращается, начинается внутреннее созерцание того, что развивается, и, наконец, может быть выражена идея. (Гете, 1795; в Миллере, 1995, стр. 75; перевод изменен Гл.)

    Если вы не обращаете внимания на процесс и контекст, в котором Гете говорит о воплощении идеи в жизнь, вы можете представить, что “идея” - это нечто абстрактное или бескровное (“просто еще одна теория”). Но это не так. Это гораздо больше похоже на видение существа. Вот почему Гете был так расстроен, когда Шиллер отреагировал на его описание архетипического растения, заявив: “Это не наблюдение из опыта. Это идея". Гете ответил: “Тогда я могу радоваться, что у меня есть идеи, не зная об этом, и я даже могу видеть их своими глазами” (Гете, 1817; в Миллере, 1995, стр. 18-21).

  Поэтому, когда Гете говорит, что существует “тонкий эмпиризм, который делает себя полностью идентичным объекту, тем самым становясь истинной теорией” (Гете, 1829, в Миллере, 1995, стр. 307), тогда “теорию” следует понимать в смысле древних греков как “видение ума” или “созерцание”, а не как абстрактную “теорию”, как мы ее знаем из современной науки. Если мы используем термин “идея”, то мы должны думать об идее, которую Гете мог бы, в конце концов, увидеть чувственно / сверхчувственно в каждом растении. Размышляя о своих ботанических занятиях, Гете пишет ближе к концу своей жизни,

 

  Вызов... витал в моем сознании в то время [1787] в чувственной форме сверхчувственного растительного архетипа [Urpflanze]. Я проследил вариации всех форм по мере того, как натыкался на них. На Сицилии, конечной цели моего [итальянского] путешествия, концепция первоначальной идентичности всех частей растений стала для меня совершенно ясной; и везде я пытался следовать этой идентичности и снова увидеть ее..... Только человек, который сам испытал влияние плодотворной идеи... поймет, какая страстная деятельность пробуждается в наших умах, какой энтузиазм мы испытываем, когда мы заранее и во всей полноте видим то, что позже проявится во все больших и больших деталях в манере, предложенной его ранним развитием. Таким образом, читатель, несомненно, должен согласиться с тем, что, будучи захвачен и движим такой идеей, я был обязан быть занятым ею, если не исключительно, тем не менее, всю оставшуюся жизнь. (Гете, 1831; в Мюллере, 1989, стр. 162).

 

    Таким образом, поиск плодотворной идеи - это одновременно завершение процесса и начало нового. В конце концов, это подводит нас к более осознанному взгляду на существо — загадку, которая послужила отправной точкой расследования. Как начало, это почва для дальнейшей работы и жизненно важных новых идей. Подход Гете к науке сам по себе является плодотворной идеей, которой еще предстоит воплотиться в жизнь.

 

Литература

Bortoft, H. (1996). The wholeness of nature. Great Barrington, MA: Lindisfarne Press.

Cahill, J., et al. (2001). The herbivory uncertainty principle: Visiting plants can alter herbivory. Ecology, 82, 307-312.

Gelbart, W. (1998). Databases in genomic research. Science, 282, 659-661.

Goldstein, K. (1939/1995). The organism. New York: Zone Books.

Holdrege, C. (1996). Genetics and the manipulation of life: The forgotten factor of context. Great Barrington, MA: Lindisfarne Press.

Holdrege, C. (2000). Skunk cabbage (Symplocarpus foetidus). In Context #4, 12-18. Available online: http://www.natureinstitute.org/article/craig-holdrege/skunk-cabbage

Holdrege, C. (2003). The giraffe’s short neck. In Context #10, 14-19. Available: http://www.natureinstitute.org/article/craig-holdrege/the-giraffes-short-neck

Holdrege, C. (2004). Science evolving: The case of the peppered moth. In D. Rothenburg & W. Pryor (Eds.), Writing the future: Progress and evolution. Cambridge: MIT Press. (An earlier version of this paper is available online: http://www.natureinstitute.org/article/craig-holdrege/science-as-process-or-dogma-the-case-of-the-peppered-moth)

Husserl, E. (1913/1962). Ideas: General introduction to pure phenomenology. London: Collier Books.

Miller, D. (Ed). (1995). Goethe: Scientific studies (Collected Works Vol. 12). Princeton: Princeton U. Press.

Mueller, Bertha (Trans.). (1989). Goethe’s botanical writings. Woodbridge, CT: Ox Bow Press.

Ribe, N., & Steinle, F. (2002). Exploratory experimentation: Goethe, land, and color theory. Physics Today, July 2002. Available: http://www.physicstoday.com/pt/vol-55/iss-7/p43.htm

Steiner, R. (1894/1999). The philosophy of freedom. London: Rudolf Steiner Press.

Sugarman, S. (Ed). (1976). The evolution of consciousness. Middletown, CT: Wesleyan U. Press.

Talbott, S. (2004). Toward an ecological conversation. In S. Talbott, In the belly of the beast: Technology nature and the human prospect. Ghent, NY: The Nature Institute. Available online: https://bwo.life/mqual/misc/conversation.pdf

Dassow Walls, L. (Ed). (1999). Material faith: Henry David Thoreau on science. New York: Houghton Mifflin Co.

Whitehead, A.N. (1925/1967). Science and the modern world. New York: The Free Press.

 

Авторская заметка: корреспонденцию по этой статье можно отправлять, адресуя Крейгу Холдриджу - Craig Holdrege, The Nature Institute, 20 May Hill Road, Ghent, New York 12075. E-mail: craig @ natureinstitute.org

 

  Перевод С. Тужилина

.